Constructive criticism, yes. Vulgar abuse, no.
Он рвет мне сердце. Снова-снова-снова.
Я снова-снова-снова плачу над строчками письма.
Я снова-снова-снова нетерпеливо стряхиваю с плеч руки несбывшегося.
Я снова-снова-снова твержу «нет» всему, до чего могу дотянуться.
Это может продолжаться вечно. Замкнутые круги — почти мой профиль.
Но почему-почему-почему?..
Да отпусти же наконец, отпусти. Я свободна, уйди, пропади, убеги, исчезни куда-нибудь. С глаз долой, из сердца-души и прядок волос — вон.
Забери с собой дым сигарет. Забери черно-белые кадры. Забери Хэмингуэя, Бродского, Мандельштама. Забери Набокова, вкус виски и все, что могло быть, да не стало.
Уйди. Повтори мой подвиг, как когда-то ушла я.
Мое единственное олицетворенное сожаление.
Растворись в тех самых фиолетовых сумерках, растай так, будто тебя и не было. Под тоску «Седьмой главы», под скрип ступенек лестницы.
Уйди.
Я снова-снова-снова плачу над строчками письма.
Я снова-снова-снова нетерпеливо стряхиваю с плеч руки несбывшегося.
Я снова-снова-снова твержу «нет» всему, до чего могу дотянуться.
Это может продолжаться вечно. Замкнутые круги — почти мой профиль.
Но почему-почему-почему?..
Да отпусти же наконец, отпусти. Я свободна, уйди, пропади, убеги, исчезни куда-нибудь. С глаз долой, из сердца-души и прядок волос — вон.
Забери с собой дым сигарет. Забери черно-белые кадры. Забери Хэмингуэя, Бродского, Мандельштама. Забери Набокова, вкус виски и все, что могло быть, да не стало.
Уйди. Повтори мой подвиг, как когда-то ушла я.
Мое единственное олицетворенное сожаление.
Растворись в тех самых фиолетовых сумерках, растай так, будто тебя и не было. Под тоску «Седьмой главы», под скрип ступенек лестницы.
Уйди.